Стало очень грустно. И как-то тяжело.
Не хотелось верить, что тот, чей голос ты слышал всего пару часов назад, из человека вдруг превратился в то, что называют отстраненно и глухо — «тело». Даже если этот человек был твоим врагом. Это было опустошающее неправильно. Неверно. И как-то глупо.
И облегчения, которое логически должно было последовать за этой новостью, не пришло.
Да, Янка дважды предавала меня. И да, мы не были подругами. Иногда я злилась и не понимала ее, но никогда не желала зла. Да никому, если честно, не желала. И тем более, не такой ужасной смерти.
Все-таки, она стала первой, с кем я смогла тогда поговорить, поделиться, пообщаться, расспросить. И будучи первым поддержавшим меня человеком, она стала для меня знаковой.
Я ценила ту помощь, которую получила от нее на первых порах жизни в Тали. Тех тяжелых порах, когда я подобно слепому щенку, не знала что делать и куда податься. Янка учила меня правилам, давала советы, помогла найти работу в Поло-Гранде, в конце концов. И где-то внутри, мне всегда было жаль, что обстоятельства вынуждали нас выбирать разные пути спасения. Там, где я надеялась на чудо свыше, стараясь не поступаться собственными принципами, она хватала все, до чего могла дотянуться, используя любые подвернувшиеся методы, чтобы выкрутиться, выжить, сделать жизнь немного лучше. Даже если это были, порой, грязные методы.
Я бесцельно водила пальцем по поверхности стола, погруженная в тяжелые размышления.
Что бы я сделала, знай, что через пару часов она окажется мертва? Вмешалась бы тогда, когда она еще стояла — может и не хорошая, но живая и здоровая, в кабинете, пытаясь оправдаться за содеянное? Встала бы на ее сторону перед Халком, прося оставить ее на ранчо? И понял бы меня Халк?
Наверное, нет, не понял бы. Да и никто не понял бы.
Мне было трудно объяснить кому-либо, что неверно это — отвечать злом на зло, что всегда хотелось найти щадящий выход даже для тех, кто, по мнению других, его не заслуживал. Так уж я была устроена, что где-то внутри всегда существовало убеждение, что ответь ты на грубость добрым словом, и тебе самому легче, и другой, быть может, осечется и перестанет видеть в этом смысл, если подойти с добротой….
Но мало кто руководствовался подобной логикой. Даже мне было ясно, что это наивно и по-детски, верить, что у каждой истории должен быть счастливый конец. И все же я верила — втихаря, молча, никому не рассказывая.
Но реальность уже в который раз пыталась научить меня видеть то, что видели другие — боль, грязь, несправедливость и собственное бессилие. Иногда у меня получалось этому сопротивляться. А иногда, как теперь, нет. Ужас произошедшего с новой силой навалился на плечи — Янка умерла. Она перестала быть плохой или хорошей. Она стала просто мертвой.
Все стало как-то безразлично — запах еды, подергивания ветром краев рубашки, звучащие где-то вдалеке голоса. Я закрыла лицо руками и, сама не зная почему, заплакала.
— Неужели ты плачешь из-за той, что сделала тебе столько зла?
Вопрос Халка являлся закономерным.
Он вернулся несколько минут назад и теперь стоял рядом со мной на балконе. Я вытерла мокрые щеки и промолчала. Не знала, что сказать, да и надо ли было? Потом, все же попыталась объяснить.
— Может быть, она не была хорошей. В Тали вообще сложно быть «хорошим». Но все же смерть…. это что-то ужасное. — Я помолчала. — Как это случилось?
Халк какое-то время стоял в тишине, будто раздумывая о чем-то.
— Янка попыталась бежать через старые ворота. Там, по какой-то причине, не была исправлена оплошность, возникшая еще несколько месяцев назад — между створками осталась щель достаточная для того, чтобы через нее проскользнуть.
— И она проскользнула? — Картина так живо и ясно разворачивалась у меня перед глазами, что я нехотя вздрогнула.
— Да.
— Тогда почему?….
— Она не могла знать того, что вокруг ранчо налажена тройная защита. Видимая ограда — всего лишь первое препятствие. По земле стелются другие провода, которые очень трудно заметить в траве. И невозможно ночью.
— И она наткнулась на один из них?
— Да. По-видимому, от забора решила двигаться к роще, чтобы там укрыться. Но почти сразу же задела ногой один из них.
Я не знала, что добавить. Тяжесть с души не уходила. Был только один вопрос, который мне почему-то хотелось задать, как бы бесцельно он ни звучал.
— Скажи…. Это быстро? Когда касаешься провода…. то умираешь быстро?
— Обычно да. — Я услышала, как Халк обошел стол и опустился на стоящий рядом с моим стул. Зашуршала ткань рубашки. — Напряжения хватает для того, чтобы убить за несколько секунд. Но иногда случаются исключения.
— Что ты имеешь в виду? — Где-то в груди екнуло.
— Ее откинуло ударом назад, через тело прошел разряд, но сердце не остановилось полностью. Я смог отследить очень слабый пульс, что дает надежду, что сознание может к ней вернуться.
На какое-то время я, ошеломленная этим известием, сидела молча.
Значит, Янка жива? И она может поправиться? Значит, все-таки иногда истории заканчиваются не совсем ужасно. Меня затопило непонятное облегчение. Пусть дальше с Янкой будет то, что будет. Но, по-крайней мере, у нее будет шанс побороться. А это все лучше, чем смерть. Ведь смерть не дает шансов на исправление ошибок. Их дает жизнь.
Халк предугадал моей следующий вопрос, прежде чем я успела его задать.
— Она в изоляторе. В коме. Либо выкарабкается, либо нет. Не могу дать никаких прогнозов.
По последней фразе я поняла, что он устал. Сам вымотался нахлынувшими заботами. Значит, не только из меня вытянула жилы сегодняшняя нервотрепка.